![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Гм, да. Геббельс.
14 марта 1945 года, среда [с. 1-41]
предыдущий день
В Венгрии юго-восточнее Балатона достигнут значительный прогресс. За рекой Шио созданы два плацдарма. Юго-восточнее Балатона также отмечено продвижение вперед у Аба. Восточнее Секешфехервара наша танковая колонна, возглавляемая "тиграми", продвинулась в результате атаки примерно на восемь километров в восточном направлении.
В Словакии идут упорные бои...[...и так далее]
Вражеский западный лагерь все еще не уверен в прочности своего положения на Западном фронте. Особенно англичане опасаются что, выиграв время, мы смогли бы создать на нашем берегу Рейна новую линию обороны, перед которой они испытывают немалый страх. О положении дел на западе можно судить по тому, что англичане отказываются допустить на фронт советских корреспондентов. Однако это может быть задумано и как ответ на постоянно практиковавшийся Советами отказ допускать англо-американских корреспондентов на Восточный фронт. Англичане и американцы в прошлом очень сердились на Советы за это и пытаются теперь, очевидно, отомстить им.
Между Эйзенхауэром и Харрисом происходит оживленный обмен поздравительными телеграммами по поводу разрушения германских городов на западе. Этот обмен телеграммами является позорнейшим документом в том, что касается культуры. Я думаю, что через 50 лет европейские народы с отвращением будут вспоминать об этом цинизме. Оба главных гангстера делают вид, будто разрушение германских городов - памятников культуры Запада - является подвигом. Они хвастаются своими зверствами и жестокостью, доказывая тем самым, что, находясь на вершине своего триумфа, не могут переварить достигнутых побед, да и не заслуживают их. Тем не менее в ставке Эйзенхауэра отдают себе отчет в том, что на западе все еще предстоит вести титаническую борьбу. Заявляют, что война будет носить с обеих сторон беспощадный характер и что вообще не может быть и речи об уступчивости вермахта. Прежде всего в ставке Эйзенхауэра глубоко поражены тем фактом, что все пленные немецкие солдаты верят в победу, а также, как заявляют, с почти мистическим фанатизмом верят в Гитлера.
Борьба за плацдарм [у Ремагена] стала исключительно ожесточенной. Она стоит нам больших жертв, но и противнику тоже. Насколько трудным становится для американцев положение на плацдарме, видно из того, что они теперь неожиданно заявляют, будто этот плацдарм не имеет для них большого значения. Очевидно, врагу трудно дотянуться до плодов. Тем не менее именно здесь, конечно, наиболее уязвимый пункт нашего Западного фронта.
Из американских сообщений можно узнать, какое отчаянное положение создалось в настоящий момент в Бонне. Население голодает и мерзнет. После эвакуации из города партийных организаций и властей оно не получает никакой помощи. Жалкий американский офицер пытается управлять городом. Можно себе представить, в каких формах это будет осуществляться.
В англо-американских сообщениях постоянно отмечается, что население на западе пребывает в состоянии тупой апатии. И такое состояние вполне можно понять, если принять во внимание ужасные бомбардировки последних недель и месяцев. Но, как показывает опыт, эта апатия скоро пройдет. Во всяком случае, можно быть уверенным в том, что у американцев будет немало забот с управлением столь сложным районом. Это окажется не таким простым делом, как они себе, очевидно, представляют.
Снова дают знать о себе евреи. Их рупором является известный и пресловутый Леопольд Шварцшильд, который выступает сейчас в американской печати за то, чтобы с Германией ни при каких обстоятельствах не обходились мягко. Если бы иметь власть, то этих евреев надо было бы когда-нибудь уничтожить, как крыс. В Германии мы, слава Богу, уже достаточно позаботились об этом. Я надеюсь, что мир последует нашему примеру.
Что касается политического аспекта военного положения, то раздающиеся каждый день в мире голоса против распространения влияния Советов множатся и в Англии. К хору критиков присоединилась теперь и "Манчестер гардиан", которая сетует прежде всего на то, что Советы отрезали Румынию от внешнего мира до такой степени, что больше нет никакой возможности получать подробную информацию о ее внутриполитическом развитии. Но то ведь известная тактика Кремля - опускать железный занавес над страной в тот момент, когда Советы ее захватывают, чтобы иметь возможность вершить за этим занавесом свои страшные, кровавые дела.
В Москве теперь разгорелась борьба за новое так называемое польское правительство. Англичане и американцы пытаются склонить Молотова к включению в Люблинский комитет по крайней мере Миколайчика. Однако Советы не допускают этого. Напротив, они хотят самостоятельно распоряжаться в Польше и используют в этих целях лишь один зависимый от них и послушный им Люблинский комитет, который, как известно, является большевистской ширмой.
И в Финляндии большевики пытаются использовать теперь все средства для воздействия на предстоящие выборы. В Англии опасаются, что это будут так называемые прибалтийские выборы, то есть что Советы хотят терроризировать эти выборы в такой же степени, как в свое время в Прибалтийских государствах, где они в ряде случаев умудрились получить свыше 100 процентов голосов избирателей.
По поводу взятия Кюстрина Сталин издал теперь 300-й приказ о победе. Эти 300 приказов являются подлинным мерилом наших страданий. Собственно говоря, нам надо было бы насторожиться еще при 3-м приказе; но мы оставили без внимания и 30-й приказ, не сделав серьезных выводов, а теперь должны воспринимать как злой рок 300-й приказ, хотя он, может быть, и не вполне отражает действительность. Содержащееся в приказе Сталина заявление о том, что на этом 300-м этапе большевистской победы основная часть германской военной машины разгромлена, не совсем верно.
Дуче в результате социализации ключевых отраслей промышленности в Северной Италии снова завоевал себе известные симпатии среди итальянских рабочих. Во всяком случае, это социализация не является импровизацией. Напротив, по недавно поступившим сведениям, она хорошо продумана и оказывает значительное воздействие прежде всего психологического свойства.
В полдень у меня состоялось продолжительное совещание в берлинском Совете обороны. Мне наносит первый визит генерал Рейман, который теперь, пока болен генерал Хауэншильд, будет заниматься делами обороны Берлина и, вероятно, станет также преемником и генерала Хауэншильда. Он не производит на меня впечатления чрезмерно усердного человека. Это обычный тип буржуазного генерала, который верно и храбро исполняет свои обязанности, но от которого, пожалуй, едва ли следует ожидать исключительного усердия. В общем балансе обороны Берлина есть ряд пробелов. Прежде всего у нас очень плохи дела с боеприпасами. Этому вопросу я буду отныне уделять особое внимание.
При проверке берлинского железнодорожного узла выяснилось, что огромное количество военных грузов, в том числе и боеприпасов, находится где-то на запасных путях. Эти военные грузы я использую, насколько это только возможно, для организации обороны Берлина.
Саперы заложили взрывные заряды в Берлине, которые намного превосходят допустимые рамки. Закладка такого количества взрывчатки говорит о том, что саперы, очевидно, исходят из предположения, будто они находятся во враждебной стране. Они должны, например, в случае угрозы взорвать все мосты, ведущие в Берлин. Если бы это действительно произошло, то столица рейха должна была бы погибнуть от голода. Я найду того, кто отвечает за это, и позабочусь о том, чтобы саперы рассматривали приказ о проведении взрывов не только со своей, саперной точки зрения.
Пока что мы не создаем в Берлине военно-полевых судов, хотя мы и стали прифронтовым городом. Я думаю обойтись Верховным народным судом, пока он еще остается в Берлине.
Генерал фон Кнобельсдорф вместе с регирунгспрезидентом Биндингом проверили управление кадров сухопутных войск и нашли в нем наилучший порядок. Управление кадров сухопутных войск - это первое учреждение вермахта, которое оказывается в полном порядке и которое нельзя ни в чем упрекнуть. Чувствуется, что генерал Бургдорф много потрудился и здесь.
Заместитель гаулейтера Кёрбер докладывает мне о проверке управления военной авиации. Здесь полная противоположность управлению кадров сухопутных войск. Управление военной авиации - это совершенно коррумпированное учреждение, и поэтому можно понять предложение Кёрбера просто-напросто распустить его или свести до минимума, поскольку оно, так или иначе, не может больше выполнять свои задачи. Когда я констатирую, что имевшиеся в распоряжении военной авиации 193 тысячи тонн бензина сократились до 8 тысяч тонн, мне ясно, чего можно и чего нельзя ожидать от военной авиации. Какая польза от производства огромного числа истребителей, если у нас нет ни бензина, ни летчиков для их использования?
Мой сотрудник Лизе занимается проверкой вермахта в Голландии. Он находит и там премилую обстановку. В Голландии разместилось немало штабов, которые перебрались туда из Франции и Бельгии и ведут теперь в голландских деревнях мирную жизнь, потягивая пиво. Я очень скоро покончу с этим.
Воздушная война по-прежнему ужасна. На этот раз на очереди оказались Дортмунд и особенно Свинемюнде. В Свинемюнде вражеские бомбы попали в толпы эвакуируемых. В порту потоплено несколько пароходов, в том числе пароход с двумя тысячами эвакуируемых людей на борту. Здесь произошло подобие массовой катастрофы. К этому следует добавить запоздалые сообщения из Эссена, Дессау и Хемница. Эти города представляют собой сплошные развалины.
Фюрер теперь решил продолжать эвакуацию на западе, несмотря на связанные с этим исключительные трудности. Эвакуация практически не проводилась совсем, поскольку население просто отказывалось покидать свои деревни и города. Так что надо было применять силу, но где у нас солдаты для применения такой силы и где люди, которым может понравиться такое насилие? Принятое фюрером решение исходит из совершенно ошибочного предположения. В этом убеждает меня и доклад о положении на западе представленный мне Шпеером после его поездки туда. Шпеер детально изучил обстановку там и пришел к выводу, что практически эвакуировать больше невозможно. Шпеер весьма мрачно высказывается о принятых мерах. Он считает что в задачу военной политики не входит проявление геройства по уничтожению народа, о чем весьма определенно говорил и фюрер в своей книге "Майн кампф", по крайней мере применительно к первой мировой войне. Его слова относятся прежде всего к германской дипломатии, которая в условиях нынешнего военного положения до сих пор не нашла возможности избавить Германию от постепенно разрушающей и уничтожающей нас войны на два фронта. Вечером на западе существенных перемен не происходит. Это значит, что обстановка по-прежнему неблагоприятна для нас. Плацдарм у Ремагена ликвидировать не удалось. Напротив, противник еще больше его укрепил. На нем находятся теперь подразделения пяти американских дивизий. Англичане, что весьма характерно, вывели из Италии две дивизии, направив одну из них в Грецию, а другую - на Ближний Восток. Эта мера носит типично антисоветский характер. Из нее следует, что противоречия во враждебном лагере стали значительными и дают нам повод для новых надежд. В Венгрии наши войска добились лишь незначительного успеха. У меня складывается впечатление, что наше наступление застопорилось, что могло бы иметь роковые последствия. Зеппу Дитриху удалось создать один плацдарм за рекой Шио, но еще остается под большим вопросом, сможет ли он развернуть с него дальнейшие операции. В ставке по крайней мере высказывают мнение, что теперь и надо бы наступать. Но последовательность в операциях пока еще совершенно отсутствует. Противник исключительно сильно атаковал у Шварцвассера; но Шёрнер начал контратаку, так что противнику не удалось продвинуться на значительное расстояние. У Бреслау положение несколько стабилизировалось, но нам по-прежнему надо ждать здесь в ближайшее время новых сильных атак. Удары противника в районе Франкфурт - Кюстрин остались безрезультатными. В районе Штеттина также не произошло изменений. Таким образом, силы Советов, кажется, в значительной степени связаны и не могут проводить в настоящий момент широких операций. Положение у Данцига складывается неблагоприятно. Противник опять вклинился в нескольких местах в наши позиции, и город Данциг уже находился под артиллерийским обстрелом. В Восточной Пруссии опять началось крупное наступление, в результате которого противник вклинился в наши позиции на четыре километра. Но есть надежда, что с этим наступлением справятся. В Курляндии все вражеские атаки были отбиты.
В целом военное положение опять неустойчиво. О его дальнейшем развитии нельзя сказать ничего определенного.
Вечером на Берлин совершают очередной налет "москито". Эти налеты становятся изо дня в день все тяжелее и болезненнее. Очень большой ущерб наносится прежде всего городскому транспорту Берлина.
Налет "москито" в этот вечер был особенно роковым для меня лично, так как бомба попала в наше министерство. В результате взрыва бомбы красивое здание на Вильгельмштрассе полностью разрушено. Тронный зал, голубая галерея и заново отстроенный мною театральный зал превратились в груду развалин. Я сразу же еду к министерству и осматриваю причиненные разрушения. Сердце щемит при виде того, как в считанные секунды совершенно сровняли с землей такое неповторимое произведение архитектурного искусства, как это здание. Сколько труда нам стоило построить театральный зал и восстановить в прежнем виде тронный зал и голубую галерею! Как бережно мы обращались с каждым произведением настенной живописи и с каждым предметом мебели! И теперь все это уничтожено. К тому же в развалинах возникает пожар, который представляет величайшую опасность, поскольку под горящими обломками лежат 500 фаустпатронов. Я принимаю все меры для своевременного прибытия большого числа пожарных машин, чтобы по крайней мере не допустить взрыва фаустпатронов.
Очень грустное чувство овладевает мной, когда я принимаю эти меры. Именно в этот день - 13 марта - я 12 лет назад вошел в это здание в качестве министра. Крайне скверное предзнаменование на будущие 12 лет.
Все мои сотрудники - Шах, Штеег и Гёрум - на месте, и каждый усиленно старается спасти все, что еще возможно. Но из красивейшей части здания спасать больше нечего. И что толку от всех причитаний и грусти! Нам надо отказываться от этих чувств и концентрировать усилия на борьбе за сохранение по крайней мере свободы и земли для нашего народа. Однако это отнюдь не исключает, что при виде столь тяжелых потерь, поражающих человеческую душу, чувствуешь себя несколько подавленно.
После бомбежки министерства мне сразу же звонит фюрер. Он тоже весьма опечален тем, что удар постиг теперь и меня. До сих пор даже при самых сильных налетах на Берлин счастье было все же на нашей стороне. Но теперь мы не только лишились здания - с нас свалилось и бремя заботы о нем. Впредь мне уже не надо будет больше дрожать за здание министерства.
Все, кто видел пожар, в один голос выражают презрение и ненависть к Герингу. Все то и дело спрашивают, почему, наконец, фюрер не принимает решительных мер в отношении и его, и военной авиации.
Фюрер приглашает меня к себе для краткого разговора. Мои слова производят на него очень сильное впечатление. Я рассказываю ему о причиненных разрушениях и прежде всего о растущей тяжести ежевечерних налетов "москито". Я не могу умолчать также о резкой критике по адресу Геринга и военной авиации. Но когда начинаешь говорить на эту тему с фюрером, то всегда слышишь одну и ту же песню. Он приводит причины развала военной авиации, но не может решиться сделать из этого выводы. Он рассказывает мне, что со времени последнего разговора с ним Геринг совершенно сломлен. Но какая от этого польза! Я не испытываю никакого сострадания к нему. Если он в одном из последних столкновений с фюрером, возможно, и утратил выдержку, то это лишь незначительное наказание ему за ужасные страдания, которые он причинил и продолжает причинять немецкому народу.
Я еще раз прошу фюрера решительно вмешаться наконец в это дело, ибо дальше так продолжаться не может. Мы не можем, в конце концов, губить народ лишь потому, что не обладаем решимостью вырвать корни нашего несчастья. Фюрер рассказывает мне о постройке новых истребителей и бомбардировщиков, от которых он кое-чего ожидает. Но мы уже так часто слышим об этом, что просто нет больше сил возлагать на них особую надежду. Кстати, уже довольно поздно, чтобы не сказать - слишком поздно, ждать решительных успехов от подобных мер.
Фюрер добавляет, что он еще до войны постоянно требовал создания скоростных бомбардировщиков, поскольку скоростные бомбардировщики, прежде всего типа "москито", обещали достижение большого успеха в бомбардировке вражеских городов. Но этого не сделали, как и многого другого, и нет никакого проку в том, что фюрер говорит сегодня, что хотя он и настаивал на нужных вещах, но не добился их осуществления. Тут, добавляет фюрер, Геринг всегда разбирался во всем лучше, как и Гиммлер лучше разбирается теперь в проведении операций на востоке, хотя, впрочем, он считался с возможностью удара по Берлину, тогда как, по прогнозам фюрера, удар последует в Померании, что и произошло на самом деле. Фюрер показывает мне стенограмму состоявшегося в те дни обсуждения военного положения, из которой ясно следует, что прогноз фюрера был абсолютно верным. Но и здесь я могу только возразить: какая польза от этих заявлений? Народ требует решений! Он требует решительных мер, которые наконец покончат с этой неразберихой во всем военном руководстве.
Фюрер говорит мне, что теперь под руководством генерала Хюбнера начали действовать летучие военно-полевые суды. Первым был приговорен к смерти и двумя часами позже расстрелян генерал, повинный в том, что не взорвал ремагенский мост. По крайней мере хоть какой-то проблеск. Только такими мерами можно еще спасти рейх.
Расстрелян и генерал-полковник Фромм. Я настойчиво прошу фюрера действовать в таком же духе и дальше, чтобы наконец заставить подчиняться наших руководящих офицеров. Один генерал, который не захотел заставить принять решительные меры одного национал-социалистского руководящего офицера, тоже будет предан теперь суду военного трибунала и, вероятно, приговорен к смерти.
Перед новым наступлением англо-американцев мы имеем на Западном фронте полтора миллиона солдат. Рундштедту не удалось создать из них необходимого числа боеспособных подразделений для полного укомплектования 60 дивизий. Таким образом, тотальная война велась здесь, очевидно, лишь весьма поверхностно. Это настоящий позор, когда задумываешься о последствиях.
Доктор Лей был на западе и позволил Мантейфелю кое-что нашептать себе на ухо. Мантейфель просил его поговорить с фюрером о предоставлении командующим генералам на западе больших полномочий. Но у них достаточно полномочий. Им надо было бы только воспользоваться ими. Фюрер еще никогда не упрекал какого-либо генерала за превышение своих полномочий в деле восстановления дисциплины и порядка, а упрекал за неиспользование имеющихся полномочий для сохранения дисциплины и порядка. Таким образом, дело не в том, что военачальники не имеют достаточных полномочий. Напротив, они идут каждый своим путем, отказываясь, если им это не нравится, подчиняться фюреру либо открыто, либо путем скрытого саботажа, и их приходится теперь призывать к порядку насильственными мерами. Надо сломить проявляемое во всех отношениях высокомерие вермахта, который до сих пор всегда стремился отделиться от партийного, государственного и политического руководства. Во имя еще возможного спасения народа фюрер должен осуществлять твердое военное руководство во всех сферах. Он прав, когда говорит, что таким путем вермахт не выйдет из войны национал-социалистским. Но это и не первостепенная проблема; на первом плане стоит вопрос, как мы вообще выйдем и сможем ли выйти из этой войны.
Фюрер намерен теперь вновь попытаться прочно стабилизировать фронт. Он ждет некоторых успехов в подводной войне, особенно когда начнут действовать наши новые подводные лодки, которые пока еще не применялись в этой войне. Какая разница между Деницем и Герингом! Оба понесли тяжелые материальные потери в своих родах войск. Геринг смирился с ними и поэтому опустился на дно. Дениц преодолел их. На этом примере видно, что поражения не могут быть сокрушительными, если из них делают правильные выводы. Так что дело в выводах.
В нашем вермахте еще чрезвычайно уязвимы сухопутные войска и особенно военная авиация. В сухопутных войсках лишь некоторые учреждения отвечают нуждам времени. Я докладываю фюреру о проверке управления кадров сухопутных войск. Он весьма доволен тем, что ведомство генерала Бургдорфа содержится в порядке. И напротив, я могу информировать его только в отрицательном смысле о проверке военной авиации. Военная авиация - позор для партии и всего государства.
Этот разговор с фюрером опять заканчивается моей просьбой действовать решительно с целью наведения порядка. Но в этом отношении от него нельзя пока ничего добиться.
Мы еще долго ведем разговор. Поведение фюрера меня все более удивляет. Поразительно, с какой внутренней силой он, несмотря на свою большую физическую нагрузку, берет на себя все новые и новые дела и пытается их решить.
Между тем пожар на улице уже ликвидирован, но красивое здание полностью уничтожено. Мы начинаем теперь расчистку руин. Прежде всего мы хотим освободить улицу и создать мне условия для работы в министерстве на следующий день, ибо в конечном счете ежедневный труд не должен страдать из-за разрушения здания.
Вечер даже дома проходит в довольно унылой обстановке. Постепенно все же сознаешь, что означает для нас всех эта война. Кто бы мог подумать 12 лет назад, что двенадцатилетний юбилей будет отмечаться сегодня в такой обстановке и при таких обстоятельствах! Вся семья разделяет мое траурное настроение. Мы все так любили здание министерства. Но теперь оно принадлежит прошлому. Однако я полон решимости воздвигнуть после войны не только новое монументальное здание для министерства, как считает и фюрер, но и восстановить это старое здание в его прежнем великолепии.
предыдущий день
В Венгрии юго-восточнее Балатона достигнут значительный прогресс. За рекой Шио созданы два плацдарма. Юго-восточнее Балатона также отмечено продвижение вперед у Аба. Восточнее Секешфехервара наша танковая колонна, возглавляемая "тиграми", продвинулась в результате атаки примерно на восемь километров в восточном направлении.
В Словакии идут упорные бои...[...и так далее]
Вражеский западный лагерь все еще не уверен в прочности своего положения на Западном фронте. Особенно англичане опасаются что, выиграв время, мы смогли бы создать на нашем берегу Рейна новую линию обороны, перед которой они испытывают немалый страх. О положении дел на западе можно судить по тому, что англичане отказываются допустить на фронт советских корреспондентов. Однако это может быть задумано и как ответ на постоянно практиковавшийся Советами отказ допускать англо-американских корреспондентов на Восточный фронт. Англичане и американцы в прошлом очень сердились на Советы за это и пытаются теперь, очевидно, отомстить им.
Между Эйзенхауэром и Харрисом происходит оживленный обмен поздравительными телеграммами по поводу разрушения германских городов на западе. Этот обмен телеграммами является позорнейшим документом в том, что касается культуры. Я думаю, что через 50 лет европейские народы с отвращением будут вспоминать об этом цинизме. Оба главных гангстера делают вид, будто разрушение германских городов - памятников культуры Запада - является подвигом. Они хвастаются своими зверствами и жестокостью, доказывая тем самым, что, находясь на вершине своего триумфа, не могут переварить достигнутых побед, да и не заслуживают их. Тем не менее в ставке Эйзенхауэра отдают себе отчет в том, что на западе все еще предстоит вести титаническую борьбу. Заявляют, что война будет носить с обеих сторон беспощадный характер и что вообще не может быть и речи об уступчивости вермахта. Прежде всего в ставке Эйзенхауэра глубоко поражены тем фактом, что все пленные немецкие солдаты верят в победу, а также, как заявляют, с почти мистическим фанатизмом верят в Гитлера.
Борьба за плацдарм [у Ремагена] стала исключительно ожесточенной. Она стоит нам больших жертв, но и противнику тоже. Насколько трудным становится для американцев положение на плацдарме, видно из того, что они теперь неожиданно заявляют, будто этот плацдарм не имеет для них большого значения. Очевидно, врагу трудно дотянуться до плодов. Тем не менее именно здесь, конечно, наиболее уязвимый пункт нашего Западного фронта.
Из американских сообщений можно узнать, какое отчаянное положение создалось в настоящий момент в Бонне. Население голодает и мерзнет. После эвакуации из города партийных организаций и властей оно не получает никакой помощи. Жалкий американский офицер пытается управлять городом. Можно себе представить, в каких формах это будет осуществляться.
В англо-американских сообщениях постоянно отмечается, что население на западе пребывает в состоянии тупой апатии. И такое состояние вполне можно понять, если принять во внимание ужасные бомбардировки последних недель и месяцев. Но, как показывает опыт, эта апатия скоро пройдет. Во всяком случае, можно быть уверенным в том, что у американцев будет немало забот с управлением столь сложным районом. Это окажется не таким простым делом, как они себе, очевидно, представляют.
Снова дают знать о себе евреи. Их рупором является известный и пресловутый Леопольд Шварцшильд, который выступает сейчас в американской печати за то, чтобы с Германией ни при каких обстоятельствах не обходились мягко. Если бы иметь власть, то этих евреев надо было бы когда-нибудь уничтожить, как крыс. В Германии мы, слава Богу, уже достаточно позаботились об этом. Я надеюсь, что мир последует нашему примеру.
Что касается политического аспекта военного положения, то раздающиеся каждый день в мире голоса против распространения влияния Советов множатся и в Англии. К хору критиков присоединилась теперь и "Манчестер гардиан", которая сетует прежде всего на то, что Советы отрезали Румынию от внешнего мира до такой степени, что больше нет никакой возможности получать подробную информацию о ее внутриполитическом развитии. Но то ведь известная тактика Кремля - опускать железный занавес над страной в тот момент, когда Советы ее захватывают, чтобы иметь возможность вершить за этим занавесом свои страшные, кровавые дела.
В Москве теперь разгорелась борьба за новое так называемое польское правительство. Англичане и американцы пытаются склонить Молотова к включению в Люблинский комитет по крайней мере Миколайчика. Однако Советы не допускают этого. Напротив, они хотят самостоятельно распоряжаться в Польше и используют в этих целях лишь один зависимый от них и послушный им Люблинский комитет, который, как известно, является большевистской ширмой.
И в Финляндии большевики пытаются использовать теперь все средства для воздействия на предстоящие выборы. В Англии опасаются, что это будут так называемые прибалтийские выборы, то есть что Советы хотят терроризировать эти выборы в такой же степени, как в свое время в Прибалтийских государствах, где они в ряде случаев умудрились получить свыше 100 процентов голосов избирателей.
По поводу взятия Кюстрина Сталин издал теперь 300-й приказ о победе. Эти 300 приказов являются подлинным мерилом наших страданий. Собственно говоря, нам надо было бы насторожиться еще при 3-м приказе; но мы оставили без внимания и 30-й приказ, не сделав серьезных выводов, а теперь должны воспринимать как злой рок 300-й приказ, хотя он, может быть, и не вполне отражает действительность. Содержащееся в приказе Сталина заявление о том, что на этом 300-м этапе большевистской победы основная часть германской военной машины разгромлена, не совсем верно.
Дуче в результате социализации ключевых отраслей промышленности в Северной Италии снова завоевал себе известные симпатии среди итальянских рабочих. Во всяком случае, это социализация не является импровизацией. Напротив, по недавно поступившим сведениям, она хорошо продумана и оказывает значительное воздействие прежде всего психологического свойства.
В полдень у меня состоялось продолжительное совещание в берлинском Совете обороны. Мне наносит первый визит генерал Рейман, который теперь, пока болен генерал Хауэншильд, будет заниматься делами обороны Берлина и, вероятно, станет также преемником и генерала Хауэншильда. Он не производит на меня впечатления чрезмерно усердного человека. Это обычный тип буржуазного генерала, который верно и храбро исполняет свои обязанности, но от которого, пожалуй, едва ли следует ожидать исключительного усердия. В общем балансе обороны Берлина есть ряд пробелов. Прежде всего у нас очень плохи дела с боеприпасами. Этому вопросу я буду отныне уделять особое внимание.
При проверке берлинского железнодорожного узла выяснилось, что огромное количество военных грузов, в том числе и боеприпасов, находится где-то на запасных путях. Эти военные грузы я использую, насколько это только возможно, для организации обороны Берлина.
Саперы заложили взрывные заряды в Берлине, которые намного превосходят допустимые рамки. Закладка такого количества взрывчатки говорит о том, что саперы, очевидно, исходят из предположения, будто они находятся во враждебной стране. Они должны, например, в случае угрозы взорвать все мосты, ведущие в Берлин. Если бы это действительно произошло, то столица рейха должна была бы погибнуть от голода. Я найду того, кто отвечает за это, и позабочусь о том, чтобы саперы рассматривали приказ о проведении взрывов не только со своей, саперной точки зрения.
Пока что мы не создаем в Берлине военно-полевых судов, хотя мы и стали прифронтовым городом. Я думаю обойтись Верховным народным судом, пока он еще остается в Берлине.
Генерал фон Кнобельсдорф вместе с регирунгспрезидентом Биндингом проверили управление кадров сухопутных войск и нашли в нем наилучший порядок. Управление кадров сухопутных войск - это первое учреждение вермахта, которое оказывается в полном порядке и которое нельзя ни в чем упрекнуть. Чувствуется, что генерал Бургдорф много потрудился и здесь.
Заместитель гаулейтера Кёрбер докладывает мне о проверке управления военной авиации. Здесь полная противоположность управлению кадров сухопутных войск. Управление военной авиации - это совершенно коррумпированное учреждение, и поэтому можно понять предложение Кёрбера просто-напросто распустить его или свести до минимума, поскольку оно, так или иначе, не может больше выполнять свои задачи. Когда я констатирую, что имевшиеся в распоряжении военной авиации 193 тысячи тонн бензина сократились до 8 тысяч тонн, мне ясно, чего можно и чего нельзя ожидать от военной авиации. Какая польза от производства огромного числа истребителей, если у нас нет ни бензина, ни летчиков для их использования?
Мой сотрудник Лизе занимается проверкой вермахта в Голландии. Он находит и там премилую обстановку. В Голландии разместилось немало штабов, которые перебрались туда из Франции и Бельгии и ведут теперь в голландских деревнях мирную жизнь, потягивая пиво. Я очень скоро покончу с этим.
Воздушная война по-прежнему ужасна. На этот раз на очереди оказались Дортмунд и особенно Свинемюнде. В Свинемюнде вражеские бомбы попали в толпы эвакуируемых. В порту потоплено несколько пароходов, в том числе пароход с двумя тысячами эвакуируемых людей на борту. Здесь произошло подобие массовой катастрофы. К этому следует добавить запоздалые сообщения из Эссена, Дессау и Хемница. Эти города представляют собой сплошные развалины.
Фюрер теперь решил продолжать эвакуацию на западе, несмотря на связанные с этим исключительные трудности. Эвакуация практически не проводилась совсем, поскольку население просто отказывалось покидать свои деревни и города. Так что надо было применять силу, но где у нас солдаты для применения такой силы и где люди, которым может понравиться такое насилие? Принятое фюрером решение исходит из совершенно ошибочного предположения. В этом убеждает меня и доклад о положении на западе представленный мне Шпеером после его поездки туда. Шпеер детально изучил обстановку там и пришел к выводу, что практически эвакуировать больше невозможно. Шпеер весьма мрачно высказывается о принятых мерах. Он считает что в задачу военной политики не входит проявление геройства по уничтожению народа, о чем весьма определенно говорил и фюрер в своей книге "Майн кампф", по крайней мере применительно к первой мировой войне. Его слова относятся прежде всего к германской дипломатии, которая в условиях нынешнего военного положения до сих пор не нашла возможности избавить Германию от постепенно разрушающей и уничтожающей нас войны на два фронта. Вечером на западе существенных перемен не происходит. Это значит, что обстановка по-прежнему неблагоприятна для нас. Плацдарм у Ремагена ликвидировать не удалось. Напротив, противник еще больше его укрепил. На нем находятся теперь подразделения пяти американских дивизий. Англичане, что весьма характерно, вывели из Италии две дивизии, направив одну из них в Грецию, а другую - на Ближний Восток. Эта мера носит типично антисоветский характер. Из нее следует, что противоречия во враждебном лагере стали значительными и дают нам повод для новых надежд. В Венгрии наши войска добились лишь незначительного успеха. У меня складывается впечатление, что наше наступление застопорилось, что могло бы иметь роковые последствия. Зеппу Дитриху удалось создать один плацдарм за рекой Шио, но еще остается под большим вопросом, сможет ли он развернуть с него дальнейшие операции. В ставке по крайней мере высказывают мнение, что теперь и надо бы наступать. Но последовательность в операциях пока еще совершенно отсутствует. Противник исключительно сильно атаковал у Шварцвассера; но Шёрнер начал контратаку, так что противнику не удалось продвинуться на значительное расстояние. У Бреслау положение несколько стабилизировалось, но нам по-прежнему надо ждать здесь в ближайшее время новых сильных атак. Удары противника в районе Франкфурт - Кюстрин остались безрезультатными. В районе Штеттина также не произошло изменений. Таким образом, силы Советов, кажется, в значительной степени связаны и не могут проводить в настоящий момент широких операций. Положение у Данцига складывается неблагоприятно. Противник опять вклинился в нескольких местах в наши позиции, и город Данциг уже находился под артиллерийским обстрелом. В Восточной Пруссии опять началось крупное наступление, в результате которого противник вклинился в наши позиции на четыре километра. Но есть надежда, что с этим наступлением справятся. В Курляндии все вражеские атаки были отбиты.
В целом военное положение опять неустойчиво. О его дальнейшем развитии нельзя сказать ничего определенного.
Вечером на Берлин совершают очередной налет "москито". Эти налеты становятся изо дня в день все тяжелее и болезненнее. Очень большой ущерб наносится прежде всего городскому транспорту Берлина.
Налет "москито" в этот вечер был особенно роковым для меня лично, так как бомба попала в наше министерство. В результате взрыва бомбы красивое здание на Вильгельмштрассе полностью разрушено. Тронный зал, голубая галерея и заново отстроенный мною театральный зал превратились в груду развалин. Я сразу же еду к министерству и осматриваю причиненные разрушения. Сердце щемит при виде того, как в считанные секунды совершенно сровняли с землей такое неповторимое произведение архитектурного искусства, как это здание. Сколько труда нам стоило построить театральный зал и восстановить в прежнем виде тронный зал и голубую галерею! Как бережно мы обращались с каждым произведением настенной живописи и с каждым предметом мебели! И теперь все это уничтожено. К тому же в развалинах возникает пожар, который представляет величайшую опасность, поскольку под горящими обломками лежат 500 фаустпатронов. Я принимаю все меры для своевременного прибытия большого числа пожарных машин, чтобы по крайней мере не допустить взрыва фаустпатронов.
Очень грустное чувство овладевает мной, когда я принимаю эти меры. Именно в этот день - 13 марта - я 12 лет назад вошел в это здание в качестве министра. Крайне скверное предзнаменование на будущие 12 лет.
Все мои сотрудники - Шах, Штеег и Гёрум - на месте, и каждый усиленно старается спасти все, что еще возможно. Но из красивейшей части здания спасать больше нечего. И что толку от всех причитаний и грусти! Нам надо отказываться от этих чувств и концентрировать усилия на борьбе за сохранение по крайней мере свободы и земли для нашего народа. Однако это отнюдь не исключает, что при виде столь тяжелых потерь, поражающих человеческую душу, чувствуешь себя несколько подавленно.
После бомбежки министерства мне сразу же звонит фюрер. Он тоже весьма опечален тем, что удар постиг теперь и меня. До сих пор даже при самых сильных налетах на Берлин счастье было все же на нашей стороне. Но теперь мы не только лишились здания - с нас свалилось и бремя заботы о нем. Впредь мне уже не надо будет больше дрожать за здание министерства.
Все, кто видел пожар, в один голос выражают презрение и ненависть к Герингу. Все то и дело спрашивают, почему, наконец, фюрер не принимает решительных мер в отношении и его, и военной авиации.
Фюрер приглашает меня к себе для краткого разговора. Мои слова производят на него очень сильное впечатление. Я рассказываю ему о причиненных разрушениях и прежде всего о растущей тяжести ежевечерних налетов "москито". Я не могу умолчать также о резкой критике по адресу Геринга и военной авиации. Но когда начинаешь говорить на эту тему с фюрером, то всегда слышишь одну и ту же песню. Он приводит причины развала военной авиации, но не может решиться сделать из этого выводы. Он рассказывает мне, что со времени последнего разговора с ним Геринг совершенно сломлен. Но какая от этого польза! Я не испытываю никакого сострадания к нему. Если он в одном из последних столкновений с фюрером, возможно, и утратил выдержку, то это лишь незначительное наказание ему за ужасные страдания, которые он причинил и продолжает причинять немецкому народу.
Я еще раз прошу фюрера решительно вмешаться наконец в это дело, ибо дальше так продолжаться не может. Мы не можем, в конце концов, губить народ лишь потому, что не обладаем решимостью вырвать корни нашего несчастья. Фюрер рассказывает мне о постройке новых истребителей и бомбардировщиков, от которых он кое-чего ожидает. Но мы уже так часто слышим об этом, что просто нет больше сил возлагать на них особую надежду. Кстати, уже довольно поздно, чтобы не сказать - слишком поздно, ждать решительных успехов от подобных мер.
Фюрер добавляет, что он еще до войны постоянно требовал создания скоростных бомбардировщиков, поскольку скоростные бомбардировщики, прежде всего типа "москито", обещали достижение большого успеха в бомбардировке вражеских городов. Но этого не сделали, как и многого другого, и нет никакого проку в том, что фюрер говорит сегодня, что хотя он и настаивал на нужных вещах, но не добился их осуществления. Тут, добавляет фюрер, Геринг всегда разбирался во всем лучше, как и Гиммлер лучше разбирается теперь в проведении операций на востоке, хотя, впрочем, он считался с возможностью удара по Берлину, тогда как, по прогнозам фюрера, удар последует в Померании, что и произошло на самом деле. Фюрер показывает мне стенограмму состоявшегося в те дни обсуждения военного положения, из которой ясно следует, что прогноз фюрера был абсолютно верным. Но и здесь я могу только возразить: какая польза от этих заявлений? Народ требует решений! Он требует решительных мер, которые наконец покончат с этой неразберихой во всем военном руководстве.
Фюрер говорит мне, что теперь под руководством генерала Хюбнера начали действовать летучие военно-полевые суды. Первым был приговорен к смерти и двумя часами позже расстрелян генерал, повинный в том, что не взорвал ремагенский мост. По крайней мере хоть какой-то проблеск. Только такими мерами можно еще спасти рейх.
Расстрелян и генерал-полковник Фромм. Я настойчиво прошу фюрера действовать в таком же духе и дальше, чтобы наконец заставить подчиняться наших руководящих офицеров. Один генерал, который не захотел заставить принять решительные меры одного национал-социалистского руководящего офицера, тоже будет предан теперь суду военного трибунала и, вероятно, приговорен к смерти.
Перед новым наступлением англо-американцев мы имеем на Западном фронте полтора миллиона солдат. Рундштедту не удалось создать из них необходимого числа боеспособных подразделений для полного укомплектования 60 дивизий. Таким образом, тотальная война велась здесь, очевидно, лишь весьма поверхностно. Это настоящий позор, когда задумываешься о последствиях.
Доктор Лей был на западе и позволил Мантейфелю кое-что нашептать себе на ухо. Мантейфель просил его поговорить с фюрером о предоставлении командующим генералам на западе больших полномочий. Но у них достаточно полномочий. Им надо было бы только воспользоваться ими. Фюрер еще никогда не упрекал какого-либо генерала за превышение своих полномочий в деле восстановления дисциплины и порядка, а упрекал за неиспользование имеющихся полномочий для сохранения дисциплины и порядка. Таким образом, дело не в том, что военачальники не имеют достаточных полномочий. Напротив, они идут каждый своим путем, отказываясь, если им это не нравится, подчиняться фюреру либо открыто, либо путем скрытого саботажа, и их приходится теперь призывать к порядку насильственными мерами. Надо сломить проявляемое во всех отношениях высокомерие вермахта, который до сих пор всегда стремился отделиться от партийного, государственного и политического руководства. Во имя еще возможного спасения народа фюрер должен осуществлять твердое военное руководство во всех сферах. Он прав, когда говорит, что таким путем вермахт не выйдет из войны национал-социалистским. Но это и не первостепенная проблема; на первом плане стоит вопрос, как мы вообще выйдем и сможем ли выйти из этой войны.
Фюрер намерен теперь вновь попытаться прочно стабилизировать фронт. Он ждет некоторых успехов в подводной войне, особенно когда начнут действовать наши новые подводные лодки, которые пока еще не применялись в этой войне. Какая разница между Деницем и Герингом! Оба понесли тяжелые материальные потери в своих родах войск. Геринг смирился с ними и поэтому опустился на дно. Дениц преодолел их. На этом примере видно, что поражения не могут быть сокрушительными, если из них делают правильные выводы. Так что дело в выводах.
В нашем вермахте еще чрезвычайно уязвимы сухопутные войска и особенно военная авиация. В сухопутных войсках лишь некоторые учреждения отвечают нуждам времени. Я докладываю фюреру о проверке управления кадров сухопутных войск. Он весьма доволен тем, что ведомство генерала Бургдорфа содержится в порядке. И напротив, я могу информировать его только в отрицательном смысле о проверке военной авиации. Военная авиация - позор для партии и всего государства.
Этот разговор с фюрером опять заканчивается моей просьбой действовать решительно с целью наведения порядка. Но в этом отношении от него нельзя пока ничего добиться.
Мы еще долго ведем разговор. Поведение фюрера меня все более удивляет. Поразительно, с какой внутренней силой он, несмотря на свою большую физическую нагрузку, берет на себя все новые и новые дела и пытается их решить.
Между тем пожар на улице уже ликвидирован, но красивое здание полностью уничтожено. Мы начинаем теперь расчистку руин. Прежде всего мы хотим освободить улицу и создать мне условия для работы в министерстве на следующий день, ибо в конечном счете ежедневный труд не должен страдать из-за разрушения здания.
Вечер даже дома проходит в довольно унылой обстановке. Постепенно все же сознаешь, что означает для нас всех эта война. Кто бы мог подумать 12 лет назад, что двенадцатилетний юбилей будет отмечаться сегодня в такой обстановке и при таких обстоятельствах! Вся семья разделяет мое траурное настроение. Мы все так любили здание министерства. Но теперь оно принадлежит прошлому. Однако я полон решимости воздвигнуть после войны не только новое монументальное здание для министерства, как считает и фюрер, но и восстановить это старое здание в его прежнем великолепии.