mincao

Один мой товарищ работает на некую социологическую контору - и, в процессе такой работы над одним из заказов, интервьюировал меня. Так вот, я публикую несколько кусков из этого интервью здесь - под замком и не для распространения - т.к. есть некая возможность того, что заказчик наткнется и обидится.
Не обращайте внимание на корявость текста - это расшифровка с диктофона, а непричесанная речь именно так и выглядит. Ну и, кроме того, мы в процессе пили водку :).

Кусок первый.

В: В общем на этой карточке отмечен ряд утверждений, их нужно внимательно изучить и отметить, так сказать, крестиком либо обвести те, которые, так сказать, совпадают с твоим мнением, описывают своё мнение. Наиболее тебе близки. И в общем как-то прокомментировать свой выбор.
О: Так, подожди, каков механизм? Грубо говоря, я смотрю, вот я на него смотрю и, э.
В: Думаешь, насколько совпадает с твоим убеждением, насколько оно тебе близко.
О: Надо выбрать да нет на каждое утверждение, то есть?
В: Нет, нужно выбрать те, с которыми есть контакт. По вертикали, начиная с первой графы.
О: Вслух это дело озвучивать?
В: Да, комментарии лучше вслух, то есть, обвести это ручкой понятное дело, а комментарии лучше вслух. (пауза – респондент читает карточку)
В: Если какие-то резкие эмоции вызывает, то это тоже лучше прокомментировать. Резкие положительные либо резкие отрицательные.
О: Э, а резкие нейтральные? Сейчас объясню. Допустим, не пойду голосовать, всё равно всё уже решено за нас. Я с этим утверждением согласен, но я, то есть вот абсолютно согласен, но я при этом исхожу из того, что мой долг как гражданина, каким бы плохим я не был гражданином, но у меня есть долг пойти голосовать, чтобы хотя бы там попытаться изменить ситуацию, но при этом мозгами я не верю, что такое возможно.
В: Это интересная оценка, такие тоже можно озвучивать.
О: Это уже идёт в дело? Так, ну, хорошо. Не пойду, всё равно всё уже решено за нас. Обвожу это утверждение и даю комментарий, собственно, то, что я говорил, что мой долг пойти голосовать, вдруг получится изменит ситуацию, другое дело, что я считаю, что при нынешних, э, политических раскладах, при том что единственно что можно, среди чего можно выбирать на выборах, это либо харизматики, либо те, от кого меньше вреда. Харизматики интересны, но в наше время никто не верит ни одному слову из предвыборных обещаний. Вот, то есть, соответственно, ежели появится тот, кто, а, пообещает сделать то, что мне нравится, то, что мне хотелось бы видеть в жизни нашей страны, я по идее пошёл бы за него голосовать, но с точки зрения безопасности лучше голосовать за давно знакомое зло, которое не обещает ничего такого феерического, но с другой стороны, э, с ним всё понятно, то есть текущая реальность меня так или иначе устраивает.
В: То есть ты считаешь, что те, кто прикрываются красивыми словами, хотят на самом деле чего-то другого, да?
О: Я уверен, что любой политик, если перед ним стоит вопрос собрать необходимое для него голоса, скажет всё что угодно. Не постесняется сказать, соврать, вот, как угодно, то есть я не вижу здесь никакой реальности, тут всё большое шоу, вот. Другое дело, что опять же, а, вот, дополнительный момент, про харизматиков и про безопасных. На самом деле всё решается, по моему мнению, не моим голосом, а количеством денег, которые влиты в этот процесс, потому что как показывает практика, нынешние, э, вот, нехорошее слово, технологии, оно слишком на многое претендует словосочетание избирательные технологии, но тем не менее, на практике, если я такой умный, то кроме меня такого умного ещё есть сто миллионов, которые не такие умные, с которыми можно сделать всё что угодно с помощью этих самых технологий. Вот, поэтому я считаю, что не пойду, всё равно уже решено за нас.
В: Но пойдёшь.
О: Но должен пойти. Дальше всё зависит от настроения, от пищеварения и так далее в конкретный день.
В: Хорошо, дальше.
О: Мне антипатично, глубоко антипатично утверждение – за мощного мужика, настоящего хозяина, потому что это дешёвые игры в популизм и даже если появится такой настоящий хозяин на политической арене, это означает, что кто-то посчитал, что гораздо выгоднее с точки зрения сбора голосов быть настоящим мужиком, крутым хозяином. Вот, опять те же самые технологии, опять же обман. Так, за того, кто сможет приструнить, там, за порядочного и честного. Всё враньё. То есть ежели он и сможет приструнить, то есть потенциально кто-то может приструнить, но я, во-первых, не верю, что это зависит от личности, какой бы яркой и работоспособной она бы ни была, это зависит от глубинных сил, действия этих сил под ковром. Эти силы могут быть персонифицированы, могут не быть персонифицированы, но тем не менее, те, кто идут на выборы не имеют никакого отношения к реальным процессам, которые приводят к изменению ситуации в одну или в другую сторону.
В: То есть эти силы связаны с какими-то средними эшелонами власти, не с народом?
О: Нет, они безусловно никак не связаны с народом, разве что ежели говорить о том, что неким мистическим образом народ своими чаяниями как-то воздействует на реальность.
В: Ну, там не знаю, мутная стихия народного бунта.
О: Не верю. Э, в наше время не бывает. Ну либо надо на улицах расстреливать начать, тогда народ действительно поднимется. Ну, ежели кому-то вдруг потребуется народное волнение, то мы в общем наблюдали на той же самой Украине, каким образом, или там в Грузии, как это делается, всё это, это чистая технология, то есть, сообщили о том, что такого-то журналиста убили подлые власти за разоблачение их сделок, первый этап, значит, второй этап, ну и так далее.
В: Ну, понятно. То есть ты, действительно считаешь, что, как бы, такой революции а ля семнадцатый год, сейчас невозможно?
О: Я считаю, что это невозможно.
В: Или ты считаешь, что революция семнадцатого года тоже была на самом деле заказная
О: Она была безусловно заказная, другое дело, что заказчики не ожидали такого эффекта. Это же всё известно. Там, немецкий генеральный штаб, в общем да. Это всё чепуха на самом деле. Революция семнадцатого года, она получилась в мире, где люди, э, были гораздо менее привязаны к материальным благам, грубо говоря, те, кто почувствовали вкус к сытой и спокойной жизни, грубо говоря, к колбасе за два двадцать, они не склонны к грандиозным кровопролитиям.
В: То есть как сейчас?
О: Совершенно верно. Вот, то есть, в семнадцатом году была ситуация, а, когда одновременно сложилась слабая власть центральная, несколько лет войны тяжёлой достаточно для экономики страны, перед этим значит, э, слом деревенского, э, быта, ну понятно.
В: Семьдесят первый год что ли?
О: Нет, почему?
В: В смысле раскрепощение.
О: Нет, нет, нет. Реформы Витте, когда крестьян выжили в города, люмпенизировали, но при этом не сломали, э, общинный строй. А потом этим крестьянам дали оружие, в четырнадцатом году. А то что, если копать дальше, то там раскрепощение крестьян без земли и так далее, то есть вот эти вот, отказ от прогрессорской деятельности среди крестьян, это всё достаточно очевидные этапы, просто сложилось вот одно на другое и случайность сработала. Сейчас, когда мы так или иначе живём куда как сытнее, чем люди там в шестнадцатом-восемнадцатом году. Ну, как, тут на самом деле всё относительно, кто сытнее, кто не сытнее. Мы по сути дела развращены материальными благами, когда у человека нечего терять, кроме своих цепей, вот, когда ты там на квартирку копишь, там на отпуск в Турции копишь. А сейчас, когда массовые кредиты пойдут, вот, тогда вообще никто никуда не шелохнётся. Какая революция если тебе нельзя работу терять, если у тебя ссуда в банке на двадцать лет, за дом, там, за квартиру и так далее, так что всё загнётся на этом.
В: Ну ладно, дальше.
О: Я не слишком много болтаю?
В: Нормально.
О: Так, (напевает). Собственно по первому пункту, по первой графе сказать больше нечего. Тут есть куча всяких утверждений, с которыми я мог бы согласиться, вроде проголосовать за, а, разумного, внятного, образованного, современного. Замечательно, другое дело, что я как уже говорил и (слышал), уверен, что и разумность и внятность и мощный мужик, настоящий хозяин – это не более чем маски, которые были одеты или скажем так, люди, которые были извлечены, для того, чтобы сыграли именно такую роль, в своём любимом, пусть даже, амплуа, но всё равно силы, которые стоят на ними, они имеют свои потребности идя на выборы.
В: А что это за силы?
О: А, ну, тут очень сложно персонифицировать. Тут есть несколько как бы сил. С одной стороны, это те, кто сидят на трубе, то есть экспортёры.
В: Нефтедоллары.
О: Нефтедоллары, да, лесные доллары, газовые доллары, там, э, редких металлов доллары.
В: То есть фактически это какие-то экономические олигархи?
О: Ну, да. Другое дело, что экономическими олигархами, как показывает практика, может быть и власть. История с тем же самым Юганском, когда якобы частная компания купила частную компанию, ну, вот, собственно Юганскнефтегаз, как недавно выяснилось был куплен на деньги, которые были взяты в госбанке. О чём это говорит? Это говорит о том, что те, кто купили этот самый Юганскнефтегаз, они не сами по себе частная компания, а это по сути дела государство, точнее, конкретные люди в нашем государстве.
В: Чиновники, политики, да?
О: Да, там всё очень перемешано, я опять же затруднюсь назвать вещи своими именами, просто потому, что я этих имён не знаю, просто есть представления о реальности. Да, так что соответственно по первой графе, вероятнее всего, ежели я дойду до избирательного участка, я не то, чтобы совсем случайно буду тыкать пальцем, там, постараюсь хотя бы какого-нибудь профессора, э, причём профессора разлива, там, не девяносто девятого года, а хотя бы семьдесят девятого, э, да, но, тем не менее, даже этот профессор, он в лучшем случае разговаривать будет уметь.
В: Какого-нибудь интеллигента, в общем?
О: Ну да. Да.